Василий Аксенов - Мой дедушка — памятник

— Геннадий, помните, ваша будущность в науке, — сказал гидробиолог Верестищев, — а гидробиология — это наука будущего.

— Поцелуйте моего Чаби, — шепнул ему Геннадий.

И вот старенькая «Дакота», отчаянно тарахтя, поднялась в закатное небо и взялась описывать прощальный круг над Оук-портом.

Припав к окну, Геннадий, уже не скрывая слез, смотрел на черепичные крыши, на блестящие мраморные мостовые, на многочисленные памятники, среди которых выделялся памятник его предку, на прозрачные до самого дна бухты воды, на «Алешу Поповича», на все, что стало ему таким близким и родным.

Самолет начал набирать высоту, и в поле зрения всплыл эмпирейский вулкан, над которым теперь, после взрыва (к счастью, только одного), как в былые незапамятные времена, колыхался султан розового дыма.

Самолет лег на курс… Показались мрачные базальтовые отвесы острова Карбункл.

— Смотрите! — вдруг в ужасе закричала Доллис-Даша, — Смотрите, это она!

Со стороны острова Карбункл к «Дакоте» стремительно приближался остроносый реактивный истребитель.

— Она вылетела прямо из той скалы! — крикнула Дол-лис. — Это мадам, она сейчас будет стрелять!

Накамура-Бранчевска не торопилась сбивать беззащитную «Дакоту». Некоторое время она летела вровень с ней в опасной близости, так что было даже видно ее бледное лицо и мстительно улыбающиеся пунцовые губы. Потом истребитель свечкой ушел в зенит.

«Сейчас будет заходить на атаку», — догадалась Мария Спиридоновна. Она вскочила и бросилась в пилотскую рубку. Оттолкнув растерявшегося парнишку-пилота, бабушка села к штурвалу.

Первая очередь из крупнокалиберного пулемета пробила фюзеляж и крылья, но не причинила никому вреда.

Бабушка резко бросила самолет вниз и пошла над самой водой, то и дело меняя курс.

Был, был у бабушки некоторый опыт в таких делах. Не раз ей приходилось во время войны с растраченным боезапасом увиливать от «мессершмиттов».

Теряя голову от сатанинской ненависти, бросилась Накамура-Бранчевска в атаку на ползущий над гребешками волн неуловимый тихоход. Вторая атака… третья… «Дуглас» вдруг, резко задрав нос, устремился вверх.

Самолет Накамура-Бранчевской врезался в воду и сразу исчез так, как будто его и не было… не было никогда… Пузыри земли… о пузыри земли, как сказал великий Шекспир.

ЭПИЛОГ

Солнце уже встало над скалой Хамелеон, когда Геннадий и бабушка кончили свой рассказ. Мы спустились с террасы и пошли к морю. Бабушка тут же бросилась в воду, а мы с Геннадием сели на еще холодную гальку.

— Геннадий, — сказал я, — в классических приключенческих романах полагается в эпилогах рассказывать о судьбе героев.

— Ну что ж, — проговорил мальчик, — давайте не будем отступать от традиции. «Алеша Попович» сейчас в Атлантике. Исследует Марракотову бездну. Там все в порядке. Правда, один член экипажа оставил море, остепенился и живет теперь в нашей квартире на улице Рубинштейна. Я думаю, вы догадываетесь, что это Пуша Шуткин.

Доллис и Наташа прекрасно поладили друг с другом, хотя до сих пор не могут разобраться, кого из них унес бешеный слон, а кто остался с родителями. Мы часто навещаем сестер с моим товарищем Валентином Брюквиным. Ну вот, пожалуй, и все. Да, генеральный консул Старжен Фиц оставил дипломатическое поприще и устроился шеф-поваром в «Луч» — столовую ресторанного типа.

Геннадий замолчал. Сощурившись, он смотрел в слепящий блеск моря. Там выпрыгнула из воды стайка дельфинов, один большой, второй поменьше и четверо совсем маленьких. Еще несколько лет назад дельфинов в Черном море нельзя было увидеть. После запрещения охоты, они стали возвращаться к нашим берегам.

— А почему вы ничего не говорите об эмпирейцах, Геннадий? О сенаторах и легоперах?

Брови мальчика сошлись на переносице.

— Сведения, поступающие оттуда, очень противоречивы.

Я вспомнил, как он глядел вчера вечером в море, и осторожно спросил:

— Вас тянет туда, Гена? Да?

Он быстро взглянул на меня, в глазах его вспыхнули далекие маячки, потом он снова повернулся к морю.

— Видите ли, Василий Павлович, мне кажется, что там снова неспокойно. Хищники так просто не откажутся от такого лакомого кусочка. Мне кажется, что над архипелагом снова собираются тучи. Конечно, эмпирейцы уже не те, но мне все-таки страшно за них…

Он положил подбородок на колени и снова уставился в море. Некоторое время мы молчали. Я все еще не мог прийти в себя от всего услышанного за ночь. Со смешанным чувством уважения, восхищения и даже некоторой робости я смотрел на этого внешне такого обычного мальчика. Он был печален.

— Да! — воскликнул я. — А что же случилось с Чаби Чаккерсом?

— Чаби? — Лицо Геннадия осветилось широкой улыбкой. — Чаби женился. У него теперь большая семья. Собирается сюда, в Коктебельскую бухту, повидать меня.

— Не они ли это там прыгают? — спросил я.

— Вполне возможно, — ответил Геннадий, вскочил и закричал: — Чаби! Чаби! Оооиииеееу!